Я узнала, что кормление грудью — это марафон, а не спринт!

С рождением моей дочери, я узнала, что грудное вскармливание совсем не ощущается как нечто невероятное. Каждую «защелку» я чувствовала подобно тысяче крошечных игл, которые в унисон наносили удары по моему соску. Через несколько мгновений резкость исчезнет, сменившись моей тупой решимостью. Грудное вскармливание было единственной вещью, которая делала мою дочь счастливой.

Я думала, что грудное вскармливание – это будет легко, что я смогу перепрыгнуть через проблемы, которые мучили других. Возможно, потому что у меня не было опыта работы с новорожденными, мой мозг заполнил пустоту самым оптимистичным сценарием.

Мой оптимизм испарился в течение недели. Жизнь стала серией марафонских сеансов, прерываемых короткими периодами сна. Десять, 12, 20 раз в день (и ночью) боль пронзала, и у меня перехватывало дыхание. Я называла ее своим молочным вампиром. Мои соски треснули, покрылись волдырями и кровоточили.

Моя мама приехала, чтобы помочь. Она держала меня на диване часами в день, мы вдвоем смотрели «Кости», пока я кормила ее внучку. Сидя в своем гнезде подушек, я практиковала каждую позу кормления, которой меня учили. Я прикладывала и прикладывала дочь к груди, надеясь, что каждый раз, боль уйдет.

Мое недосыпание ухудшилось. Моему мужу не хватало эмоциональной выносливости, чтобы успокоить нашего всегда суетливого ребенка.

В первые пару недель мы с моей новорожденной дочерью проводили 20 часов в день в физическом контакте.

Я ожидала, что мой муж будет нести это бремя со мной. Он ожидал, что я буду солдатом, независимо от боли или страдания. Через три недели он вернулся к работе, оставив меня один на один с эффективным инструментом воспитания: моей грудью.

Поздно ночью мой муж храпел, а моя дочь жадно ела. Всего две недели из ее жизни, я хотела кричать от боли. Вместо этого я плакала. «Это не может быть правильно», — подумала я. «Вот почему люди используют смеси».

В мое самое одинокое, утомительное время я отчаянно нуждалась в облегчении. Я полагала, что признаки недостаточности грудного вскармливания будут ясны: если моя дочь потеряет более 10% своего веса после рождения или если врач предпишет это. Никогда еще я не думала, что могу испытывать боль и истощение, но не совсем потерпела неудачу.

Я не выбрала кормление грудью, не совсем. Я ожидала кормить грудью, как подросток из среднего класса рассчитывает поступить в колледж и надеется потом получить хорошую работу. Кормление ребенка является биологическим императивом. Люди делали это миллионы лет. Мое тело автоматически делало молоко в течение первой недели после родов, хотела я этого или нет. Я чувствовала себя вправе легко кормить грудью. Боль нарушила мое право первородства.

В темноте я сгорбилась над своей дочерью, как бешеный загнанный в угол кот в поисках побега. Я видела смесь, стоящую передо мной, как «простое решение», постоянный запасной план. Если мне не удавалось кормить грудью, я знала, что должна была перейти на смесь и убедить себя в том, что рада этому. Освободившиеся женщины никогда не должны чувствовать вину за свой выбор.

Но кормление было единственным источником комфорта моей дочери. Я отказалась бросить это.

Мне нужно топливо для моей решимости, и я выбрала ярость. Я позволю себе ненавидеть смесь и людей, которые ее продают, их рекламу и поддельную щедрость. Я включила родительскую индустрию в целом. Так много бесполезных гаджетов, потерянное время и упущенная надежда. Я бурлила из-за несправедливости материнства и его переполнения невозможными решениями. Но больше всего я злилась на кормящих матерей, которые не смогли сказать мне, как тяжело это было.

Я бушевала, пока у меня не осталось гнева. Когда я закончила, я оплакивала свою наивность, думая, что мир справедлив и у всех проблем есть свои решения.

Я проснулась на следующее утро, и многие утра после, чувствуя себя разбитой. Моя ситуация когда-нибудь улучшится? Я не знала. Я не могла себе представить завтра, не говоря уже о следующем месяце. Каждый момент длился вечно. Моя боль была вечной.

Через шесть недель боль исчезла. Я ничего не делала, никакого великого откровения. Возможно, моя дочь научилась правильно сосать грудь, или ее рот немного вырос. Я никогда не узнаю.

Теперь я могу думать о 50 вещах, которые я могла бы сделать по-другому. Но когда я оглядываюсь назад, я никогда не вижу момент, когда я должна была знать лучше. Каждый раз, когда я повторяю эти события, я принимаю одни и те же решения. Это было все, что я знала. Мой опыт грудного вскармливания не был результатом золотой медали или оценки А + на выпускном экзамене.

В альтернативной реальности я могла бы сдаться смеси. И теперь я знаю, что это тоже было бы хорошо. Смесь — замечательный вариант, который, я знаю, был бы благодарен за это. Но тогда я не могла этого понять.

В этой реальности я все еще смиряюсь с осознанием того, что иногда успех может ужасно ощущаться как провал. И я напоминаю себе, чтобы попытаться провести различие между ними, а затем отметить мои успехи на этом пути.