Проживая в сельской местности, я являюсь немного аномальной, как мать единственного ребенка. Женщины видят меня и дочь вместе и спрашивают, есть ли у меня другие дети? Когда я говорю «нет», они спрашивают, почему.
Неважно, по какой причине я им отказываю, потому что у меня нет другого ребенка — как мой возраст (мне 46 лет, и у меня недавно была менопауза), моя борьба с бесплодием, и что мне нравится иметь только одного ребенка — они все еще настаивают, что мне нужен еще один ребенок. Похоже, они просто не думают, почему я перестала пытаться получить больше. Бог работает таинственными способами и однажды может снова благословить мою матку.
Я не говорю людям, что никогда не хотела другого ребенка. У меня такое ощущение, что в этой маленькой католической общине, ориентированной на семью, это не будет хорошо. Большинство моих соседей происходят из многодетных семей со многими братьями и сестрами, двоюродными братьями, тетями, дядями, бабушками и дедушками, а также прабабушками и прадедушками, живущими в непосредственной близости. Наличие одного ребенка или небольшой семьи не является нормой.
Как и моя дочь, я тоже единственный ребенок. Моя мама, как и многие молодые мамы того времени не имели доступа к тем же ресурсам по планированию семьи в начале 1970-х годов, что и я в 2000-х годах, чтобы поддержать ее решение иметь только одного ребенка. Она тоже была аномалией в ее местной культуре.
В отличие от большинства ее сверстников, у нее был только один ребенок. Окружающие ее люди, в том числе работники медицины, поставили под сомнение ее выбор. Врачи заставили ее ждать через 5 лет после моего рождения, чтобы ей завязали трубы, на тот случай, если она «передумает». Я очень благодарна ей за то, что она достаточно хорошо знала себя в нежном возрасте 22 лет, чтобы увидеть, что лучший формой материнства для нее будет – стать матерью всего одного ребенка. Она никогда не колебалась и не сожалела о своем решении. Я тоже.
Когда я росла, меня часто спрашивали, не хочу ли я родного брата/сестру. Я не помню, чтобы когда-либо имела сильное желание — кроме того, когда я была подростком и хотела, чтобы у меня был старший брат, чтобы он привел домой всех своих симпатичных друзей. Когда я училась в 4 классе, у меня была псевдо-старшая сестра в течение года, когда моя 18-летняя двоюродная сестра переехала к нам. Мы разделяли ванную комнату, и мне нравилось смотреть, как она наносит макияж и укладывает волосы с помощью бигуди и щипцов для завивки. Она водила желтого Додж Колта, и у нее были приятели-парни, которых она приводила в дом. Я думала, что она была такой крутой. Но я также была счастлива, когда она уехала, и мне больше не приходилось делить ванную комнату.
Я думаю, что я никогда не нуждалась в родном брате/сестре, потому что мои родители окружали меня возможностями общаться с детьми моего возраста. Они записали меня на различные кружки, отправили в летние лагеря, отправили в воскресную школу и стали активными участниками молодежных групп. У них был тесный круг друзей с детьми моего возраста, и мы почти все выходные проводили вместе от средней школы до старшей. Я считала этих детей своими братьями и сестрами.
Время от времени моя дочь спрашивает меня, хочу ли я завести еще одного ребенка, или говорит, что ей нужен маленький брат или сестра. Иногда она просит старшего брата, сладко не подозревая о нехватке логики в ее просьбе. Я уверена, что это нормально для единственного ребенка — или любого ребенка в этом отношении — спрашивать о будущих братьях и сестрах, но это, вероятно, усиливается тем фактом, что она окружена переполненными детьми семьями, а она одна.
Хотя она слишком молода, чтобы я могла объяснить все причины, почему у нее нет родного брата, я говорю ей одну простую истину, которую я узнала в молодом возрасте, которую она может понять — что ее «братья» и «сестры» — все это люди в ее жизни, которые любят ее или будут любить ее.
Кроме того, ей никогда не придется беспокоиться о том, чтобы делить свою ванную комнату.