Я, наконец, поняла, что у меня была послеродовая тревога — и все изменилось!

Мой 8-недельный сын лежит на изгибе моей руки, и я смотрю на его лицо и клянусь, что его щеки выросли со вчерашнего дня. Я беру свой телефон и открываю камеру. Держа телефон над его лицом, я делаю три фотографии и перемещаю их в альбом, зарезервированный для крупных планов его лица, созданный с единственной целью увидеть, как растут его щеки.

Я размышляю между фотографиями, клянусь, что могу найти различия между ними, и наконец останавливаюсь на одном. Я рассылаю его фото некоторым друзьям и бабушке и дедушке для их ежедневной дозы умиления. Все это происходит одной рукой и в течение нескольких минут.

Это все автоматически и рутинно, как выпрямление волос (клянусь, я доберусь до них на днях). Это движение, которое я делала так часто в течение последних нескольких недель, что я чувствую, что мое тело может делать это во сне (или, по крайней мере, во время тех многочисленных ночных кормлений).

Вы можете подумать, что я новенькая мама, потому что я одержимо фотографирую своего ребенка. В конце концов, общеизвестно, что количество детских фото уменьшается по мере того, как появляется больше детей. Будучи самым младшим ребенком, я знаю это по опыту.

И все же опыт с моими собственными детьми был противоположным. Этот мой второй ребенок наполняет память моего телефона своими улыбками и надутыми губами. И хотя фото говорят тысячу слов, отсутствие детских фото моего первого ребенка говорит громче.

Когда мой старший сын засыпал на моих руках, я не брала свой телефон для фото. Вместо этого я начинала поиски в Google. Как долго должны спать новорожденные? Стоит ли будить спящего ребенка? Вы можете испортить младенца? С того момента, как он закроет глаза, я начинала беспокоиться о том, что я делаю неправильно.

Убежденная в том, что этот 6-недельный вдохновитель манипулировал мной, чтобы его держали в течение более длительных периодов времени, я положила его в колыбельку, чтобы расстроиться, как только он заплакал.

Я спала с его радионяней, включенной на максимальную громкость. При каждом шевелении ребенка я садилась, хватала его, держала монитор в руках и смотрела, как черно-белое изображение моего сына перемещается во сне. Когда его беспокойство длилось более нескольких минут, я пробиралась в его комнату и доставала его из кроватки, убежденная, что, если я его не покачаю, он проснется с чувством страха и одиночества.

Во время ночных кормлений я прокручивала Facebook и просматривала фотографии моих друзей. Я хотела узнать их секрет — как они могли просто сфотографировать своего ребенка и чувствовать себя счастливым? Не беспокоились ли они о том, когда ребенок начнет плакать в следующий раз, или как ребенок спит, или достаточно ли он ест?

Мой сын отлично ел грудное молоко, но я все еще ходила в еженедельные группы поддержки, чтобы я могла взвесить, сколько унций он съел.

Я внимательно следила за его потреблением пищи, записывала сколько по времени он ел, и его вес в электронной таблице Excel. Это было не для того, чтобы убедить меня в том, что у меня все хорошо как у мамы. Нет, я была настолько убеждена, что сделаю что-то не так и разрушу его, что я подумала, что если бы у меня были данные, я могла бы, по крайней мере, точно определить, когда произошел мой большой провал.

Иногда, когда беспокойство становилось удушающим, я решалась напечатать «Послеродовая депрессия» в строке поиска Google. Но я никогда не чувствовала себя совершенно грустно с моим первым ребенком, и я никогда не думала о том, чтобы навредить себе или своей семье. И поскольку эти вопросы всегда возникали, я была убежден, что это не то, через что я проходила.

Что если я ничего не «переживу»? Что, если бы я была именно такой матерью, и я бы чувствовала, как эта тревога кипит во мне до конца моей жизни?

Эта мысль была ужасающей.

Два с половиной года спустя я ухаживала за моим вторым сыном и пролистывала свой канал новостей, когда наткнулась на статью о «послеродовой тревоге». Я никогда не слышала этот термин, и я проглотила статью. Они не предлагали решения, но предлагали солидарность. Это дало имя тому, что я вспомнила, переживая, и помогло мне понять, что я была не единственной, кто первые месяцы материнства был подавлен чувством неуверенности в себе.

Это дало мне бесценный подарок: подтверждение.

Прошло около семи месяцев, прежде чем я почувствовала себя комфортно в роли матери. Я знаю это, потому что помню, как мой сын принимал ванну и смотрел, как он опускает кулаки в воду, а затем поднимает их в воздух, загипнотизированный водой, стекающей с его суставов. Это был маленький момент, но я помню его с ясностью, потому что я смотрела на него и чувствовала себя спокойно.

Я попросила мужа посмотреть на него и побежала за телефоном. Я не занималась поиском информации, чтобы убедиться, что он идет в ногу со своими вехами. Вместо этого я сделала несколько фотографий того, как он плескался и экспериментировал с водой. Эти фотографии висят в ванной, фреска блаженства.

Я хотела бы точно определить, что привело к этому новому взгляду.

Я посещала терапевта и принимала лекарства, так что было бы легко сказать, что именно это и помогло. Но воспитание детей не легкое дело, и ничего не происходит сразу. Хотя я помню, как мой сын делал первые шаги, я не могу вспомнить, как он начал подтягиваться на мебели или ползать или переворачиваться со спины к животику.

Мы могли бы вспомнить больше, но воспитание состоит из крошечных моментов — в тот момент, когда вы пропускаете свою первую группу поддержки по грудному вскармливанию, потому что вы уверены, что ваш ребенок ест достаточно, в тот момент, когда вы выключаете звук на мониторе, потому что вы доверяете себе, услышать крики вашего ребенка, в тот момент, когда вы позволяете ребенку вздремнуть на руках, не проверяя часы. Эти моменты приходят и уходят так быстро, что мы не осознаем их значение в то время.

Иногда, только когда мы перестаем прокручивать нашу галерею фото, мы осознаем прогресс, которого мы достигли, и то, насколько далеко мы продвинулись.