Мама становится лучшей подружкой для дочки, когда малышка становится для матери равноправным собеседником… хотя бы, по уровню интеллекта и социальной зрелости. И это лет в шестнадцать – двадцать. Многие матери так и считают, ставя на первое место педагогический процесс – обучение и воспитание, оставляя дружбу «на потом».
Остается только два вопроса: а захочет ли дочка тогда, когда наступит это «потом», дружить с мамой? И не обедняет ли мать, оставляющая дружбу с дочерью «на потом» и свою жизнь, и жизнь дочери? Не лишает ли она своей командирской властью и себя, и ребенка возможности познания удивительно тонких и прекрасных граней человеческих отношений?
Я тебе мать, а не подружка!
Моя мама раз и навсегда лишила меня возможности даже мечтать об этом. Лет семь мне было тогда, наверное. Это было весной, когда с безумной жизненной силой цвели яблони, и над миром витал божественно-сладкий яблонево-яблочный запах. Мама рассердилась на меня и сказала: « Как ты смеешь так со мной разговаривать? Я тебе что, подружка?».
Ее слова были такими непоправимо жесткими, что мне показалось: я услышала, как они ударились о створку открытого в сад окна. Как камень. И я уяснила раз и навсегда, что мама не может быть мне подругой «по определению». И самым важным для меня, как радостным, так и мучительным, болезненным, я никогда уже не смогла поделиться с мамой. С этого весеннего дня моя жизнь разделилась на две части. В первой я утаивала от мамы самое важное, потому что «мама будет ругаться» (когда я еще боялась ее гнева), а во второй – потому что «мама будет волноваться» (когда я стала ее понимать и жалеть). А дружбы так и не случилось.
Теперь-то я понимаю, что мама моя тогда была много моложе, чем я сейчас, и эти слова были просто случайной фразой, брошенной в пароксизме педагогического бессилия. Видимо, в тот незабываемый весенний день я как-то плохо себя вела. Но – слово не воробей. Вылетел – не поймаешь.
Ее фраза намертво врезалась в мою душу, в мое понимание устройства мира.
И отсюда следует правило первое: в отношениях с ребенком не бывает случайных фраз.
Все сказанное матерью имеет для ее ребенка огромный, важный, вселенский смысл. То, что мы говорим своим детям, раз и навсегда становится в ряд его жизненных правил, его законов жизни. И только от нас зависит, чем станет его маленький мир: миром любви или миром одиночества.
Ты моя самая лучшая подруга!
О том, что мать и дочь все-таки могут быть подругами, я узнала в университете, в гостях у подружки-однокурсницы. Я увидела эту тонкую и нерушимую связь между матерью и дочерью. Она строилась на нежных поддразниваниях, на пересечении взглядов двух людей, понимающих друг друга без слов, на мимолетных, ласкающих прикосновениях рук.
Увидела и немедленно возжелала себе того же. Я понимала, что фарш невозможно провернуть назад. С мамой, которую я очень люблю, и которая всегда была мне правильной и хорошей матерью этого уже не будет. Я захотела себе дочку. Чтобы с ней построить все заново.
И желание мое исполнилось. Я начала разговаривать с ней уже в роддоме. Говорить она начала очень рано. Видимо, потому что захотела мне отвечать. Теперь ей восемь лет. Тоненькая девочка-длинноножка с шелковыми волосами почти до колен и шоколадными глазами под сенью длинных, чуточку загнутых вверх ресниц. Именно такая, о какой я мечтала.
Это произошло, когда ей было лет шесть.
Все дети во дворе умели лазить по деревьям. А наша — нет. Ей бабушка не разрешала – упадет, ушибется, запачкается, платьице порвет…
Однажды я приехала домой уставшая, как раб с плантации, и злая, как целая стая диких собак. Бросила на пол пакеты с покупками из супермаркета и стала раздеваться.
— Мама, они надо мной смеются! Говорят, что я неумеха,- в шоколадных глазах застыли готовые пролиться слезы…
— Неумеха? – зарычала я и водрузила свитер на место.
Смеркалось. Сначала на дерево полезла я (делай, как я!). Потом полезла дочка. Через полчаса она вскарабкалась так высоко, что я даже стала подумывать, не придется ли вызывать службу спасения. Но она справилась. Оказавшись на земле, она с разгона запрыгнула на меня, обхватив сразу всеми четырьмя изрядно перепачканными руками:
— Мама, ты – моя самая лучшая подруга!
Положение обязывает.
Однажды выбрав дружбу, а не назидание, уже нельзя потом когда-нибудь заорать: «Закрой рот, я сказала!» или «Я сказала: «Нет!» Потому что это будет конец дружбы. И ничего уже не исправишь.
В дружбе матери и ребенка поначалу со стороны матери присутствует ощутимая доля ролевой игры. Ну не может, не может взрослый человек сразу безоглядно воспринять человечка, которому недавно меняли памперсы и который до сих пор не умеет сам себе успешно ногти состричь, как равную себе личность. В эту дружбу нужно врабатываться, как врабатываются в процесс сложного и нового для себя труда.
Мне говорили, что я «сажаю ее себе на голову», что нельзя так баловать ребенка, что это, в конце концов, опасно – позволять девочке решать самой, что можно, а чего – нельзя. А я говорила ей: «Можно – все. Но кое-чего делать не нужно». И объясняла, почему не нужно, вредно и даже опасно делать то или другое.
Через какое-то время обнаружились плюсы. Вдруг оказалось, что моя дочь советуется со мною чаще, чем это делают со своими родителями другие дети. Я никогда не заставляла ее силой что-либо делать (есть, засыпать вовремя, учить уроки, убирать за собой и тому подобное). В свои восемь лет она отличница в школе, занимается английским и хореографией, умеет вымыть полы не только у себя в комнате, а и во всей нашей большой квартире, ухаживать за собой – ногтями, волосами, своей обувью, и кое-что по мелочи постирать. И все это она делает с удовольствием, с огоньком, и как-то все у нее получается ловко и весело. У нее много друзей, которые вечно толкутся у нас дома, опустошают наш холодильник и подглядывают через плечо, «что это леркина мама пишет»? У нее – первые детские влюбленности. Слава Богу, предметы этих «любовей», ее рыцари и поклонники тоже пока у меня на глазах: ясноглазые мальчишки в духе Тома Сойера, Питера Пена и один потрясающе умный очкарик, похожий на Гарри Поттера.
Она очень часто обращается ко мне с вопросом: «Мама, как ты думаешь, можно…?» Вероятно, потому что знает: я никогда не скажу: «Нельзя!» Мы вместе решим, имеет ли смысл та или иная затея.
Как все матери, я с тревогой жду «переходного возраста». Слишком хорошо помню первые годы после университета, когда я работала в школе, и мне сразу достался «трудный» класс четырнадцатилетних. За полгода до выпускного бала одна из моих девочек, сказала мне, что беременна и спросила, как ей быть. Она боялась сказать об этом своей маме. Теперь сын этой девочки здоровенный амбал – футболом занимается, красавчик, умница, предмет восторгов всех окрестных девиц. А ведь он мог и не появиться на свет… Кто бы знал, чего тогда мне это стоило — отвоевать его право на жизнь.
Больше смерти я боюсь, что моя дочь когда-нибудь не решится сказать мне о чем-то очень важном. И я твержу ей уже сейчас: «Помни, что бы ни случилось с тобой, что бы ты не натворила, у тебя есть я. И я всегда пойму тебя и буду на твоей стороне!» Непедагогично? Может быть. Но каждый человек должен знать, что у него есть кто-то, кто всегда его поймет, кто поможет, даже если осудит, кто будет сражаться за него со всеми, кто попытается причинить ему зло. Мне кажется, этим человеком должна быть мать. Кто же, если не мама?