О какой любви идет речь? О милом сюсюканье? О том, чтобы говорить ребенку хорошие слова и гладить по головке? Да, все это тоже важно. Но речь, понятно, не об этом, но о чувстве серьезном и действенном.
Почему невозможно говорить о природосоответствующем методе Иоганна Генриха Песталоцци, не конкретизировав максимально само понятие «любовь в педагогике»?
Чтобы ответить на этот важный, с моей точки зрения, вопрос, давайте еще раз вспомним суть метода. Тем более что постулат «повторение – мать учения» никто не отменял.
Итак.
Суть метода состоит в том, чтобы понять, что дано человеку Богом (если кому больше нравится – Природой) и развить это.
Очень хорошо!
Как понять?
Наблюдая за своим чадом.
Прекрасно!
Как наблюдать?
Не формально, не механически, а с любовью.
Только любя свое чадо больше, нежели мы любим самих себя, – мы сможем не навязать ему свои представления, а разглядеть его собственные желания и устремления.
Без любви теория Песталоцци, попросту говоря, не работает.
Красиво?
Красиво. Но не конкретно.
О какой любви идет речь? О милом сюсюканье? О том, чтобы говорить ребенку хорошие слова и гладить по головке?
Да, все это тоже важно.
Но речь, понятно, не об этом, но о чувстве серьезном и действенном.
Давайте снова призовем на помощь психофилософию и вспомним, как она понимает, что такое любовь.
Любовь – осознанное чувство невозможности собственного существования без другого человека, без дела, без города и так далее.
И снова сплетаются психофилософия и жизнь великого швейцарца. Да что там сплетаются, когда вся жизнь Песталоцци каким-то удивительным – чтобы не сказать мистическим – образом доказывает это определение.
Ведь если бы не его любовь к педагогике – то есть не его понимание того, что без педагогики он не сможет жить – мы бы и не знали этого гения!
Однако когда речь идет о его педагогической теории, подобного определения явно недостаточно.
«Любовь» как понятие в педагогической системе Песталоцци требует более действенного и конкретного понимания.
Любовь к детям для Песталоцци была настолько естественна, что он, видимо, не видел никаких оснований для того, чтобы ее объяснять или доказывать.
Но вот – цитата. Казалось бы, здесь нет прямого определения. Однако когда великий педагог пишет о своих взаимоотношениях с воспитанниками, весь текст превращается в определение «любви».
«Моя рука лежала в их руке, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вместе с их слезами, и моя улыбка сопровождала их улыбку. Они были вне мира, вне Станца, они были со мной, и я был с ними. Их похлебка была моей похлебкой, их питье было моим питьем. У меня ничего не было, у меня не было ни дома, ни семьи, ни друзей, ни слуг – только они были у меня.
Когда они бывали здоровы, я находился среди них, когда они бывали больны, я тоже находился около них».
Разве из этих удивительных слов не становится абсолютно ясно, как понимал Песталоцци, что такое «любовь в воспитании»?
Основываясь на взглядах великого швейцарца, я бы определил ее так:
Когда мы говорим о воспитании, то любовь – это, в первую очередь, умение не оценивать ребенка, а быть рядом.
Умение ставить себя на место маленького человека.
И снова спрошу: сможет ли это когда-нибудь сделать школа?
И снова отвечу: маловероятно. И уж во всяком случае, не завтра.
И снова сделаю вывод: значит, любить ребенка должны родители. Больше некому.
Это очень важно.
Делать нашему чаду замечания, воспитывать, учить жить, поучать, даже пытаться обучать чему-то – могут кто угодно: от случайного прохожего на улице до учителей в школе.
Любить ребенка могут только его самые близкие люди: родители, бабушки-дедушки, братья-сестры.
Эту любовь им/нам передоверить некому.
Эмпатия – это «вчувствование»
По Песталоцци в любви к детям нет никакого романтического флера, нет слащавости. Она сродни эмпатии.
Что такое эмпатия?
Все та же психофилософия определяет это «таинственное» слово, не имеющее, кстати, к симпатии вовсе никакого отношения, следующим образом:
- эмпатия – от немецкого «еinfuhlung»: «вчувствование» в другого человека, абсолютное слияние с ним, невозможность отстраненной оценки.
Понятие это появилось в конце XIX начале ХХ века, и Песталоцци, очевидно, знать его не мог.
Но, по сути, он говорит именно об этом: жизнь педагога (родителя) должна сливаться с жизнью ребенка. Они – вместе – должны проживать одну жизнь.
В жизни эмпатия может и мешать: очень часто человек как бы сливаясь с другим, теряет свою самость, теряет самого себя. Если Вы испытываете к человеку эмпатию, то Вы не в состоянии объективно его оценивать, не в состоянии в случае необходимости наставлять его на тот путь, который Вам кажется истинным.
Но в воспитании – по Песталоцци – оценка вторична, а первично понимание, умение поставить себя на место ребенка. И в этом эмпатия может серьезно помочь.
Мы ведь не только не умеем ставить себя на место нашего чада, мы даже не представляем себе, что может быть такая задача…
Самая существенная проблема воспитания сегодня состоит в том, что в общении с детьми мы нарушаем основной принцип человеческого общежития: относись к другому так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе.
Вы никогда не задумывались над тем, что если бы дети относились к нам так, как мы относимся к ним, – мы бы быстро сошли с ума.
Например, если бы они заставляли нас есть не то, что нам хочется, а то, что полезно; если бы они укладывали нас спать в определенное время, не разрешая посмотреть какую-нибудь интересную передачу; если бы они приходили к нашим начальникам, и те говорили про нас всякие обидные слова ровно так, как говорят учителя про наших детей; если бы они запрещали нам надевать на улицу красивую одежду, мотивируя это тем, что она не по погоде; если бы на досуге заставляли нас делать не то, что хочется, а то, что они считают нужным…
И так далее, и далее, и далее – без конца…
А каково было бы жить нам, взрослым, если бы дети ругали нас и делали замечания столь же часто, как мы их ругаем и делаем замечания им?
Попробуйте подсчитать (хотя бы в течение одного дня) сколько раз Вы ребенка ругали, а сколько – хвалили?
И если количество критики превысит долю похвалы, значит, Ваша система общения с собственным чадом строится не на любви. Значит, Вы не хотите ставить себя на его место. В ваших отношениях нет эмпатии.
Повторю еще раз важнейший вывод Иоганна Генриха Песталоцци:
- любовь к детям – конкретна.
Ставьте чаще себя на их место, и постепенно в ваших отношениях родится эмпатия, которая поможет Вашим детям стать счастливыми, а Вам – испытать счастье от их счастья.