– Здравствуйте. Я – психолог-практик с 25-летним стажем. По первому образованию я – эмбриолог-биолог. Моя базовая специальность – это зоология и биология. Ранее я работала в зоопарке, в цирке-шапито, я очень хорошо знаю и понимаю животных. Развитие меня интересовало всегда, биология – это развитие особи от зачатия до смерти. Поэтому, когда во время перестройки наука перестала иметь место, я пошла учиться на психолога.
Поскольку я была биологом, я старалась не отходить далеко от своей области и выучилась на возрастного психолога. Возрастной психолог изучает психологическое развитие особи от зачатия до смерти, фактически я стала специалистом по онтогенезу. Любые вещи, связанные с онтогенезом, с возрастными особенностями, кризисами, причем не только детей, но и взрослых, и семейных – это моя специализация.
Что делает психолог-консультант?
Если говорить о практике, то я работаю самым примитивным из всех возможных методов. Психологический факультет был для меня вторым высшим образованием, со мной учились уже взрослые люди, мой курс состоял из двух половин.
Одна половина – это учителя, присланные из глубинки на переподготовку по психологии. Они приехали, потому что в то время вышел указ, что во всех школах должны быть психологи. А вторая часть – экстрасенсы. Они так и представлялись: «Я – Катя, экстрасенс». Большая часть уже практиковала как экстрасенсы, они пришли за дипломами. В этом светлом обществе я и получала второе высшее образование.
К концу обучения все хотели заниматься глубинной психологией. Они говорили: интересно только это, всё остальное – ерунда.
Глубинная психология означает, что мы запускаем руки в душу клиента и что-то там меняем.
Надо понимать, какое было время. Россия открылась миру, и к нам приехало огромное количество зарубежных психологов, которые, иногда даже бесплатно, несли просвещение в темные массы. Раньше у нас был запрещен даже Зигмунд Фрейд. У нас была и своя база психологов: Борис Ананьев, Сергей Рубинштейн, Андрей Личко, но это была не просто глубинная, а глубинная-глубинная психология.
Честно сказать, я немножко растерялась и училась даже гипнозу. Посмотрев на всё происходящее, я остановилась на самом примитивном уровне – психологическая консультация.
Что делает психолог-консультант? Он крутит стакан. Любая ситуация, любая личность является многогранной, как стакан. Любой человек имеет несколько граней. Иногда – одну, иногда – три. Психолог-консультант всего лишь поворачивает.
Иногда, увидев еще несколько граней, человек прекрасно понимает, что ему сделать, и идет это делать. Иногда, увидев несколько граней, человек понимает, что он не хочет разрешать эту ситуацию, и его всё устраивает. Иногда человек делает вид, что он никогда не видел свои новые грани, это тоже имеет право на существование.
Родителям, которые ко мне приходят, я говорю: «Выйдя из моего кабинета, вы можете забыть всё, что я вам скажу». Женщины всё-таки вежливые, а честные мужчины иногда говорят: «Так и сделаем». Это тоже имеет право на существование.
По методике работы я – психологический консультант. Свои книги я писала по абсолютно социальным причинам. Ко мне приходили люди и говорили: «То, что вы рассказываете – очень важно, а где об этом можно прочитать?» И я сама стала смотреть.
Тогда издавали огромное количество книг, стали всё издавать. Существовало две группы книжек. Первая группа была отечественной: тот же Андрей Личко, Лев Выготский. Там написаны очень здравые вещи, но написаны таким сухим языком, что ни один нормальный человек через него не пройдет. Мне, специалисту, давалось это с трудом.
Видел ли кто-нибудь из вас средневековые алхимические тексты? Они безумны. Я очень долго думала, что авторы специально всё это зашифровывали. Потом я поняла, что они о таких сложных вещах просто не могли более внятно выражаться. Читал ли кто-нибудь стихи Василия Тредиаковского? Почему Пушкин гений? Потому что он первым начал говорить человеческим языком. Перед ним был Тредиаковский. Тредиаковского читать почти невозможно. Всё развивается.
Наши психологи писали очень много умного, но средневековым алхимическим языком.
Во время перестройки уже появились американские книги, в меньшей степени французские, связанные с психологией детства, родительства, написанные прекрасным ярким образным языком, но это были не наши книги, оторванные от наших реалий. Через некоторое время я решила, что проще написать самой. И написала.
Страдания молодой мамы
Психологическая общественность уже перешла «от Тредиаковского к Пушкину». Теперь появилась проблема выбрать среди этого что-нибудь вменяемое.
У молодой мамы возникает вопрос, например, как лучше уложить детей спать. Она идет в интернет, там написано: ребенок должен спать только с матерью, это физический контакт, спокойная мать, ребенок в любой момент может поесть, мать контролирует ситуацию, а ребенок слышит ее сердцебиение, и вообще странно, что кто-то говорит о чем-то другом.
Молодая мама открывает другую ссылку. Там написано: спать только отдельно. Английские аристократы детей клали спать отдельно, у вас есть какие-то претензии к английским аристократам? Мать высыпается, ребенок приучается к режиму, у матери быстрее восстанавливается сексуальная жизнь. Кто сказал, что это не важно?
Мать в растерянности: вот – ребенок, вечером его надо куда-то уложить. Это проблема, которая стоит перед многими родителями. Пометавшись, некоторые родители приходят к мысли: невозможно удовлетворить всех этих экспертов, поэтому мы должны просто посмотреть и выбрать, как лучше. В конце концов, нужно выбрать какое-то мнение. Выберем того, кто кажется вменяемей, назначим его экспертом и будем делать, как он скажет. Выглядит это душераздирающе.
Я работаю в обычной муниципальной поликлинике Санкт-Петербурга. Когда я была маленькой, были популярны фильмы про Фантомаса. Это – злодей в маске, за которым гоняется журналист.
Когда я была маленькая, мы смотрели фильмы про Фантомаса, у нас было принято во дворе передавать записки: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».
Когда ко мне приходит очередная пара родителей, держа в руках блокнотик, со словами: «Мы читали ваши книжки, сейчас вы нам скажете, как нам быть, и мы всё запишем и пойдем», я себя чувствую именно так – «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Когда я им об этом говорю, они смеются.
Аристократ и кочевник
Давайте нарисуем два дома. В одном (во дворце) живет английский аристократ, в другом (это будет юрта) живет кочевник. Ребенок приходит в мир, не зная, куда он попал. Он может родиться в юрте кочевника и жить в ней, а может родиться в Англии в семье аристократа.
Вот – маленький аристократ. Как он живет? Где он спит? Отдельно. У аристократов нет традиции совместного сна. Ребенка приносят с того места, где он родился, кладут в кроватку. Никто никогда не возьмет его к себе в кровать. К нему будут подходить, его будут утешать, его будут лечить.
В то же время наш маленький кочевник до 18 лет будет спать с мамой и с папой на одной кошме. Кочевник будет полностью получать «стучание сердец», близость с матерью, всё то, что было описано в первой ссылке, которую открывает молодая мама. Маленький аристократик не получит ничего.
Как ест аристократ? Ножом и вилкой по расписанию. Кочевник – ручками, когда захочет. Его научили: открываешь крышку казана, ручкой берешь кулеш, закрываешь крышку. Наш маленький кочевник уже остается в юрте один. Мама с папой уходят пасти скот, ему оставляют собачку, чтоб ему не было так скучно, и он ждет мамочку. Маленький аристократ останется хоть раз один? Точно – нет. Если мама и папа уходят – есть няньки, гувернантки. Играет наш маленький аристократик оловянными солдатиками времен королевы Виктории.
Мы видим, что воспитание абсолютно разное. Есть ли у вас мысль или предположение, что аристократы воспитывают своих детей правильно, а кочевники – неправильно?
Всё-таки большинство людей считает, что и аристократы воспитывают детей правильно, и кочевники воспитывают правильно. Просто одни воспитывают будущего аристократа, а другие воспитывают будущего кочевника.
Вы, конечно, не аристократы и не кочевники, вы окажетесь где-то посередине, кто-то окажется близко к аристократам, кто-то ближе к кочевникам. Задача геометрическая. Мы только что выяснили, что воспитание аристократов такое же правильное, как воспитание кочевников.
Значит, что бы вы ни делали, это будет правильно. Только вам надо определиться, куда попал ваш ребенок? Где он будет спать? Что он будет есть? С чем он будет играть? Будут ли его оставлять одного?
Вам нужно определить, на что вам нужно опираться. Одни опираются на традиции английской аристократии, другие опираются на свой способ хозяйствования. А на что же вам опираться? Традиций как таковых нет, способ хозяйствования в городах тоже различается.
– Можно задать вопрос? В методах воспитания аристократов и кочевников есть много общего – методы наказания…
– Вы серьезно думаете, что английского аристократа и кочевника наказывают одинаково? В Англии примерно в 70-х годах в школах отменили телесные наказания. Я думаю, что и поощрения и наказания в таких семьях разные.
Конечно, все мы – биологические существа. Можно сказать, что у них много общего: у каждого по две руки, две ноги, два глаза, обоих, например, любит мама. И мама-аристократка, и мама-кочевница любят своих детей. Конечно, общего много. В соседнем доме две квартиры: в одной детям разрешают есть мороженое на улице, а в другой не разрешают, не потому, что не любят. Просто им удобно, у них есть какие-то представления о гигиене, у них есть представления о состоянии горла их ребенка, собственные детские травмы.
Детская травма и биологическая программа
У меня, например, была смешная детская травма. В нашем роду никто не тонул, но моя мама по каким-то причинам ужасно боялась, когда я купалась. Всё мое купание происходило под вопли мамы с берега: «Катя, выйди из воды!» Поразительно, но иногда она начинала кричать раньше, чем я в нее входила.
Однажды я ее поймала на этом, спросила: «Мама, что ты говоришь? Ты себя слышишь? Я еще туда не зашла». Моя мама ничуть не смутилась: «Тебя так сложно выгнать потом оттуда». Это был именно пунктик, нельзя сказать, что это была гиперопека, потому что когда мне исполнилось 12 лет, моя мама сняла комнату и приезжала туда на пятницу, субботу, воскресенье, а остальное время я жила там одна в 12 лет.
Как вы понимаете, первое, что я сделала, когда осталась одна, – села на велосипед и поехала на ключевые озера. Шанс утонуть у меня был колоссальный. Из-за этого у меня возникла такая ситуация: когда у меня появились дети, я сказала: «Дети, вы будете плавать в любом месте, в любое время года по требованию. Покажется водоем, и я вам разрешаю туда нырнуть в любое время года, если сумеете пробить лед». Надо сказать, что мои дети совершенно не рвались купаться, тем более – пробивать лед. Они иногда этим пользовались исключительно из куражных соображений.
Я помню, как мы шли по Университетской набережной в Петербурге в ноябре в музей. Мой сын говорит приятелю: «Спорим, мне мама разрешит сейчас здесь искупаться?» Тот удивляется: «Что? Здесь? В грязной воде в ноябре? Нет, конечно, не разрешит». Мой сын говорит: «Спорим на рубль?» Товарищ соглашается. Сын спрашивает: «Мама, можно, я искупаюсь?» Я говорю: «Зайчик, конечно. Там спуск есть. Только голову не мочи, потому что если голову намочишь, то в музей уже не попадем».
Мой сын радостно говорит: «Давай рубль». Его приятель тоже не дурак, говорит: «Сначала искупайся, а потом дам». Конечно, мой ребенок купаться не полез, но, в целом, от чего же нам отталкиваться? От чего отталкиваются аристократы и кочевники?
С одной стороны, от традиций. С другой – от собственного удобства.
Ребенку нужно знать, куда он попал. Когда для него наступает момент картирования мира, ему нужно только знать, где он?
Как вы думаете, наш маленький кочевник, когда мама первый раз оставила его в юрте и пошла с папой пасти скот, бежал за ней по степи? Конечно. Кричал: «Мама, вернись!»? Кричал. Жалко маленького кочевника. Как он там один? Один день бежал, второй день бежал, неделю бежал. Через месяц стал ручкой махать. Наш маленький аристократ хотел съесть лакомство рукой? Конечно, хотел. Он же не родился с идеей ножа и вилки. Его обучили этому.
– Мы исходим из собственного удобства? Растим удобного ребенка? Говорим ему, что делать, а чего не делать? Что правильно, а что – неправильно?
– Что значит – «правильно»? Как вы можете сказать ребенку в полтора года, как правильно? Вы ему можете сказать, как будет: «Я не дам тебе мороженое на улице».
– Если мы берем общую манеру общения с ребенком в целом, мы привыкаем общаться с ним определенным образом. Он же не меняется внезапно от полуторагодовалого до десятилетнего…
– Ребенок очень серьезно меняется от полуторагодовалого до десятилетнего.
– Да, но постепенно.
– Биологическая программа установления границ включается мгновенно. Мне иногда говорят: «Две недели назад был нормальный ребенок, сейчас – ужас». Это та программа, когда ребенку говорят: «Не ходи, Петя, в лужу», – а он, глядя в глаза, идет в лужу. Это биологическая программа. Дело в том, что она работает, кроме детей, у щенят, у котят, у маленьких медведей. Это – программа установления границ, что я могу сделать, и что мне за это будет.
– Как найти баланс между этой директивой, как правильно и неправильно, но при этом вовремя остановиться и понять, что мы не говорим: «Ты поступаешь на мехмат, а не куда ты хочешь, потому что у нас принято»?
– Вы как-то очень быстро перепрыгнули. Программа установления границ включается в полтора года. Тогда ребенку и нужно картировать мир, знать, как он устроен. Программа установления границ – это базовая программа, включающаяся в полтора-два года. Сейчас развитие тормозится, поэтому когда я начала работать, она включалась в полтора, сейчас включается в два – в два с половиной. Развитие детей чем-то тормозят. Чем – я не знаю, но это так. Недавно врач-логопед, с которой я работаю, брала таблицы, которые у нее были, – они не соответствуют больше ничему.
Задержка развития речи, по тем таблицам, которые были верны 25 лет назад, может быть поставлена каждому первому ребенку. Однажды я приехала на врачебную конференцию. На этой конференции были скучнейшие доклады, там сидели одни врачи. Врачи слушали их нормально, потому что для них это была новая, важная, наверное, интересная и совершенно укладывающаяся в их мировоззрение информация.
И вдруг вышел главный детский гинеколог нашего города и начал читать свой доклад. Я слушаю и через некоторое время смотрю на врачей, которые рядом со мной сидят – они засыпают. Я еще слушаю, потом бужу одного из них и говорю: «То, что я слышу, – это правда?» Врач мне говорит: «Да, вы всё правильно понимаете, он уже много лет это говорит, все привыкли, не обращают внимания».
Что он говорил? У него собрана статистика за много лет. В какой-то момент он увидел, что не просто подростковый кризис молодеет, происходят более серьезные вещи. Те вещи, которые в развитии ребенка считались сцепленными: вырастают зубы – подростковый кризис, одновременно идет психологическая перестройка и т.д. Все эти вещи расщепляются. Развитие становится более плавающим.
Его тезис насчет детей был таким: «Кажется, они в кого-то превращаются».
Самая ранняя программа правильного и неправильного – для картирования мира. Чуть позже, когда она свое отработала (примерно к трем годам), начинаются следующие периоды. Когда дойдет до поступления на мехмат, вам снизу постучат. Идея о том, что вы так и будете говорить ребенку «мороженое на улице не едят» до 21-го года – неверна. Вам постучат снизу еще до подросткового кризиса.
Подростковость и предподростковость
Про подростковый кризис все знают, но существует предподростковость, про которую никто не знает. Подросткового кризиса не существует, мы сами его сделали, но подростковый возраст существует. Существует и предподростковость, которая маркируется двумя смешными вещами.
Вещь первая – ребенок начинает мечтать, выдумывать, что он в своей семье неродной, его усыновили. Никогда ребенок не делится этим с родителями. Иногда делится с каким-то доверенным лицом. Доверенное лицо тут же прибегает к родителям, закладывает ребенка. А это – просто предподростковость. Наш ребенок начинает понимать, что вот семья – система, и все в ней одинаковые, а он – другой.
Вторая вещь – дети начинают мечтать, что они сбегут. Причем это не подростковый уход: «Вы меня все достали». Это мечта о том, как «я буду жить в лесу со своей собачкой в шалаше». Если подростковость трагична, и трагедией ее делаем мы, взрослые, то это – еще нет. Это – сладкие мечты. Помните Тома Сойера? Том Сойер же – не подросток, Том Сойер – предподросток. Они убежали, пишут записки родителям.
Приемность меня не затронула, а если и затронула, то амнезировалась. Она затронула мою ближайшую подругу. Я, как сейчас, помню ее слова: «Катя, пойдем на сарай, мне надо с тобой поговорить». Вечером на крыше сарая заходило солнце, и она мне говорит: «Я поняла, что я не родная, а приемная». Нам было примерно 9-10 лет. В ее семье у всех были русые волосы, а она – натуральная блондинка. «На самом деле, – говорит она мне, – я – скандинавская принцесса».
Через некоторое время меня нагнал второй пункт, и вместе с двумя мальчиками со двора мы уехали помогать вьетнамским патриотам бороться с американской военщиной. Нас сняли с поезда в Вологде. Мы готовились, собирались. В милиции нас допрашивали по отдельности. Мои товарищи держались, как партизаны на допросе гестапо, они не сказали ничего. А я раскололась и призналась, что мы ехали помогать вьетнамским патриотам.
До сих пор помню, как пожилой милиционер достал откуда-то зеркало, передо мной оказалась грязная физиономия с торчащими в разные стороны кудряшками, со ссадиной. Он поставил зеркало и сказал: «Подумай, чем ты такая можешь помочь вьетнамским патриотам?» Я серьезно, помню, задумалась. Я не была возрастным психологом, не понимала, что со мной происходит, но нестыковку я почувствовала.
Конечно, осознав, что он не такой, как остальные в семье, подросток попытается вырваться. Но разве один он сможет противостоять напору: «Ты что? У нас все в семье учились, все закончили МГУ…»? Конечно, не может, у него нет сил. Какой у него выход? Бежать. Куда? Найти таких же, где все носят кольцо в носу. Ребенок кидается в это общество и говорит: «Мы все – готы». Или: «Вы все – отстой». Такой компанией они уже вполне могут противостоять непонимающим мир взрослым.