Фёдору было очень страшно. Он смотрел на безмятежно «сидящую» в телефоне жену и думал о том, какие всё-таки женщины загадочные существа. И смелые. Ей такое предстоит, а она сидит себе… Руки тряслись, ноги отнимались, но он ничего не мог с собой поделать. «Скорая» заехала в ворота роддома и остановилась у дверей его корпуса.
— Так. Муж здесь остаётся, роженица сюда проходите. Всё, молодой человек, скоро увидитесь, не переживайте. Идите, отдохните пока, — улыбнулась пожилая медсестра, с участием посмотрев на бледного, как полотно, Фёдора.
— Рада, Радочка…
— Иди, Федь, иди, всё хорошо будет, — улыбнулась Рада, с любовью глядя на мужа. Она чувствовала приближение родов. Сильно «тянуло» спину, всё чаще и чаще накатывала боль.
Рада уже и забыла, как это бывает. Ещё бы! Девять лет прошло, с тех пор, как она рожала и её старшая дочка уже училась во втором классе.
Она смотрела на маленький тёплый комочек и не могла наглядеться. Дочка спала. Рада погладила её по бархатному лобику и прижала к себе.
Вчера весь день, впрочем, как и обычно, она была занята. Готовила, убиралась. Отвела дочку Соню в школу, встретила, покормила обедом. Потом отвела на занятия по рисованию. Сидя в вестибюле детской школы искусств и ожидая дочь после окончания занятия, она почувствовала себя не очень хорошо. Немного мутило, и чуть-чуть болела спина. Она дождалась Соню и они вместе пошли домой. Муж, Фёдор, только что приехал с работы, и Рада не хотела ему ничего говорить, чтобы не волновать. Она приготовила ужин, потом «между делом» переделала ещё кучу мелких дел.
Вместе с ними жила и пожилая мама Рады, Татьяна Романовна. Но, не смотря на пожилой возраст, она продолжала работать. Рада же не работала с момента рождения Сони, — так они решили пока. Денег им хватало — Фёдор хорошо зарабатывал.
И вот, переделав кучу дел, уложив дочку спать Рада вдруг почувствовала, что «отошли воды». Вызвали они скорую и стали ждать.
Медсестра в роддоме ей потом сказала, что, мол, роды-то у неё уже с утра, видать, начались, раз она чувствовала. И что наши женщины — они такие. Всё потихоньку терпят, покуда могут, продолжают молча работать, таскать рельсы, шпалы, а потом… Рада засмеялась над этими словами пожилой медсестры, но скоро ей стало не до смеха. Роды были стремительные, так же как и с первой дочкой. Это было у Рады от мамы. Она сама тоже родилась за два часа.
— Что? Нет, не могу прийти на собрание завтра. Нет. Просто я в роддоме. Да. Да, спасибо!
Звонила учительница Сони. «Какое уж тут собрание, — с улыбкой подумала Рада, кладя телефон на тумбочку, — У меня теперь другое собрание, пусть без меня пока» Она лежала на кровати, отдыхая после родов. В палате кроме неё больше никого не было. Ещё две кровати стояли пустыми.
Не успев положить телефон, Рада снова взяла его, чтобы позвонить дочери.
— Сонечка? Ты уроки сделала? Чем занимаетесь? Бабушка готовит, а ты читаешь? Умница. Смотри только не забудь взять лыжи завтра. Физкультура же! Да. На лоджии стоят. Да. Целую тебя.
В палату шумно вкатили каталку с ещё одной роженицей. Медсёстры ловко переложили её на кровать и ушли. Рада краем глаза разглядывала соседку. На вид лет двадцать пять. Симпатичная, стрижка ёжиком, в одном ухе пять серёжек, в другом три. Татуировка на предплечье. Раде показалось, что выглядела она немного неопрятно или бедно, что ли…
Дочку унесли. Сказали пока отдыхать. Потом врач приходила мерить давление, спросила о самочувствии. Рада была очень слаба. Но держалась молодцом. Пообедала и потихоньку даже смогла помыть свои тарелки. Соседка же ничего не мыла. Гора посуды с остатками засохшей еды так и стояла у неё на тумбочке.
Привезли ещё одну женщину, после кесарева. Вставать ей было нельзя. Она долго лежала под капельницей, а потом ей начали звонить родственники. И всем она отвечала, что родила, что всё нормально.
А потом принесли малышей.
— Ну что, мамочки? Давайте, привыкайте! Дети ваши, так что вперёд! Памперсы поменять пора, покормить, — доктор улыбнулась и ушла, тихо прикрыв дверь.
Все три свёртка мирно сопели. Женщины не хотели их будить, а просто тихо любовались крохотными созданиями и разговаривали. Они делились впечатлениями от недавних родов и немного рассказывали о себе. Та женщина, что показалась Раде не очень опрятной, Света, была одинока. Мужчина, с которым она жила гражданским браком, её бросил, едва узнав про беременность. А Света горевать не стала и решила родить. Правда помощи у неё никакой не было, она жила совершенно одна, но она твёрдо решила, что со всеми трудностями справится. Рада заметила, что Света часто принималась потихоньку плакать и очень её жалела.
А у той, что после кесарева, Марины, наоборот покоя никакого не было от обилия желающих помочь. Её телефон просто разрывался, не смотря на то, что находился на беззвучном режиме. Рада насчитала как минимум десять родственников, которые были, ну очень близкие, судя по разговору, и которые непременно хотели знать всё о самочувствии Марины и малыша. Хотели немедленно прийти и принести всё на свете, хоть луну с неба.
— Мамочки? Вы что? Дети грязные лежат и голодные! — врач вошла в палату и увидела, что новоиспечённые мамы так ничего и сделали.
— Я боюсь, — призналась Света, — Я и не знаю, как этот памперс менять… И как кормить не знаю…
— А я забыла… Так давно это было всё, — тихо проговорила Рада и со вздохом принялась разворачивать малышку. Будить её, и правда, было жалко. Когда она развернула одеяльце и пеленку, то увидела, что на крохотные ножки дочки были надеты крохотные вязаные носочки. Это так умилительно выглядело!
— Да, девочки, — произнесла вошедшая в палату медсестра, увидев удивлённый взгляд Рады, — Это наша главврач вяжет, когда на дежурстве. У малышей ножки-то мёрзнут, вот и польза. Потом выпишетесь и вернёте. Пригодятся другим крошкам. Ну что? Переодели? Покормили? А что так?
Рада немного покормила малышку, а та женщина, что после кесарева сказала что, что молока у неё нет. Медсестра ей что-то объяснила, а потом ушла.
***
— Да, Федь. Да. Всё нормально и потому меня завтра выпишут. Ага, я тоже рада. Всего три дня, здорово же! Я так соскучилась по всем вам!
— Ой, девчонки, что-то плохо мне, — сказала Марина, — Знобит, трясёт, температура, похоже. И грудь болит, жуть, как, прикоснуться нельзя.
— Померили температуру? Давайте градусники! Ты где мерила?! — медсестра вошла в палату и обратилась к Марине. — В локтевом сгибе надо! Что за жуть?! Очень высокая температура. Перемеряй, сейчас вернусь.
— Молоко пришло. Вот. Грудь разрабатывать надо. Не пищи, всё, сейчас полегче будет, — пожилая медсестра наклонилась над Мариной. Что она делала, Раде было не видно, но Маринка то и дело вскрикивала от боли и морщилась.
— Вот не думала, что такой ужас может быть… Ой! Блин… Не могу больше! — ругалась Марина.
Рада смотрела на неё с сочувствием. У неё самой так было с первой дочкой. Чуть не начался мастит. Но она вовремя начала сцеживать молоко. И всё прошло. Ей помогла прабабушка, она подсказала.
— А я же говорила! Нет молока. Ведь не было его! А оно, вот, оказывается что задумало, — Марина улыбалась, ей стало полегче.
Кормить, конечно, было больно, но её малыш был таким голодным и так умильно причмокивал, что можно было терпеть и смотреть на это бесконечно.
Света чаще всего лежала, отвернувшись к стене. Так и не мыла она свою посуду и не убиралась на тумбочке. Даже врач ругалась на неё за это. А Рада думала о том, что Свете, наверное, совсем плохо. И у неё нет никого, кто мог бы приободрить и утешить её. И не до посуды ей, и не до тумбочки. А ещё, она боялась, что та вдруг возьмёт, да откажется от малыша. Рада слышала, как она ночью стояла над своей мирно спящей крошкой и шептала:
— Что я тебе хорошего могу дать? Какая из меня мать? Разве хорошо тебе со мной будет? Я ж пацан в чистом виде. А ещё шпана. Как была шпана, так и осталась. Ни мамки ни папки у меня не было. Бабушка была. Да и та недолго. А потом я одна, всё одна… А потом папка твой, негодяй… Ну и какая я мать? Разве гожусь я на это? Хотела бы я тебе лучшей судьбы…
Потом Света долго плакала в подушку. А её малышка всё продолжала мирно спать. Не в пример Радиной крохе, которая всё время просыпалась, морщила лобик и кряхтела. А Рада, вместо того, чтобы спокойно спать, — ведь не плакала же малышка!— то и дело поднималась и проверяла, всё ли с ней в порядке. А что там не в порядке? Спит и спит ребёнок. Рада любовалась на неё при свете фонаря, который нещадно светил в окно палаты, и снова ложилась. Всё. Сегодня выписка. Снова домой.
— Мама, мама! Какая она крохотная! Ну, можно поносить её? — Соня умоляюще сложила ладошки.
— Всё, Сонь, хватит, — улыбалась Рада, — в школу опоздаем, пойдём.
Рада ловко запеленала малышку и положила в коляску. Туда же, только вниз, в корзинку для вещей, она пристроила Сонин рюкзак и сменку и они отправились.
— Ну, ты, мать, даёшь! — смеялись подруги-мамы других детей из класса Сони, стоя около ворот школы в ожидании своих детей после уроков. — Никто и не заметил, как родила. Только вчера с животом ходила, уже с коляской бежит! Молодец, Рада, поздравляем!
— Раньше, вон, на полях рожали, и ничего, это сейчас все неженки, — проговорила незнакомая бабушка, шедшая по улице мимо ворот школы с большой сумкой, а потом, нагнувшись к Раде, прошептала, — Не показывают новорожденного-то всем подряд. Сглазить могут. Гляди, осторожнее!
— Хорошо, бабушка, спасибо, — Рада улыбалась. Ничто не могло огорчить её. Ведь у неё был любимый муж, мама и две очаровательные дочери. Что ещё надо для счастья?
***
Со Светой Рада однажды встретилась, спустя полтора года, в парке. Она гуляла с коляской, а с ней был симпатичный молодой человек. Пока он катал коляску, пытаясь укачать ребёнка, они с Радой поговорили пару минут. Света рассказала, что встретила хорошего человека и вышла замуж. Он полюбил и её и малышку, и всё у них хорошо теперь. А ещё она рассказала, что недавно видела Марину. Она гордо шла по улице рядом с мужем, который вёз коляску. И она снова ждала ребёнка. По прикидкам Светы, Марина была месяце на шестом. Рада улыбнулась и пожелала Свете счастья. И Марине тоже, заочно.
«Вот и хорошо. Пусть у всех будет счастье», — подумала Рада и, улыбаясь, подошла к песочнице, где Соня старательно лепила куличик для младшей сестрички, сидящей рядом, на бортике песочницы с раскрытым ртом. На ней был надет слюнявчик, на который, не переставая, капали слюнки: у малышки резался зуб.