– Ну вот скажи мне, пожалуйста, Гришин, чему ты улыбаешься? Мне плакать хочется, а он всё улыбается, – сказала Ольга своему мужу.
– А почему это, интересно, я должен плакать?
– Потому, Гришин, потому. Сам не догадываешься?
– Нет, – ответил Ольге муж.
– Хорошо, объясняю для…
Ольга на секунду замолчала, подбирая из всех обидных прилагательных самое необидное.
– Объясняю, – повторила она, – для особенно недогадливых. Твоя жена, Гришин, то есть я, была сегодня у врача-гинеколога. И врач этот констатировал у меня беременность. Пять недель.
– Хорошо, – ответил Ольге муж. – Это я уже слышал. И что из этого?
– А то, Гришин, из этого. Ужас просто из этого.
– Никакого ужаса я лично не вижу, Оль. У тебя что, мужа нет? Вон сколько одиноких женщин рожают себе спокойно детей – и никакого ужаса. А у тебя законный муж есть. Какие проблемы?
– Гришин, ты что, совсем забыл? Или тебе паспорт мой показать, чтобы ты вспомнил?
– Что я должен вспомнить, Оль?
– А то, сколько мне лет. Среди молоденьких двадцатилетних девочек я буду выглядеть в роддоме как динозавр. Все сбегутся на меня посмотреть. Старушенция пришла рожать.
– Ну какая ты старушенция, Оль? Женщины вон рожают и в более позднем возрасте. А тебе всего тридцать девять лет. И потом, для меня ты всегда молодая, – муж обнял Ольгу за плечи и прижал к себе.
– Так стыдно, Гришин. Это ты во всём виноват, – сказала Ольга и теснее прижалась к любимому мужу.
– Конечно я, солнышко ты моё незакатное. А кто же ещё? – ответил Ольге муж.
– И потом… – Ольга отстранилась от мужа, – что мы Сашке нашему скажем? Аист ему братика или сестрёнку принёс? Или в капусте нашли?
– Ну, про аиста и про капусту рассказывают детям в три годика. А в пять они уже всё знают со всеми подробностями. А нашему детинушке уже почти девятнадцать лет. Нога вон больше моей. Сам уже жених.
Сын Сашка принял новость о том, что у него скоро будет братик или сестрёнка, очень спокойно. Только сказал:
– Ну, родители, вы даёте!
Намного сложнее приняли новость обе бабушки. Они примчались с разных концов Москвы со скоростью света.
– Я всегда знала, что ваша семейка ненормальная. Но не до такой же степени! Вы в гроб меня загнать хотите?! – возмущалась Гришина мама и хваталась за сердце. – Какие дети в вашем возрасте?! Пятый десяток обоим скоро. Пенсия вон уже не за горами, а они в роддом собрались.
– Да и потом, это же очень опасно, рожать в таком возрасте, – поддакивала сватье мама Ольги. –
Здоровье у тебя, Оль, слабенькое. Одного ребёнка подняли – и хватит. Поживите для себя. В Москве столько возможностей. Театры, выставки, музеи. А тут опять пойдут пелёнки, бессонные ночи.
Обе мамы были похожи на неожиданно встревоженных наседок. У мамы Гришина шляпка съехала набекрень и смешно покачивалась от каждого поворота головы. Гришин и Ольга одновременно рассмеялись, глядя на неё.
– Они ещё и смеются! – всплеснула руками мама Ольги. – Плакать надо горькими слезами, а они смеются.
Обиженные мамы уходили от Гришиных под ручку.
– И не провожайте нас.
– И не звоните!
– И на нашу помощь даже не рассчитывайте!
– Крутитесь тут сами как хотите.
Мамы громко хлопнули на прощанье входной дверью.
Ночью Ольга и Гришин не спали.
– Ты о чём думаешь? – спросил Гришин у Ольги.
– А помнишь, когда меня в роддом увезли, я Сашку нашего целых три дня никак родить не могла, пока мне кесарево не сделали. А ты все эти три дня под окнами роддома простоял. Тебя тогда ещё все называли сумасшедшим папашей. Другие мужчины приходили и уходили, а ты всё время стоял…
У
тром с разных концов города примчались обе мамы. Не сговариваясь, они привезли Ольге свежевыжатый морковный сок и заставили тут же его выпить. С новостью о том, что они во второй раз скоро станут бабушками, они переспали и за прошедшую бессонную ночь примирились с ней. И даже решили, что одну свою квартиру они оставят Сашке, а другую внуку или внучке – смотря кто родится.
Ровно в срок Ольга родила чудесную девочку с такими красивыми ресницами, что на неё приходил полюбоваться весь медицинский персонал роддома.
На второй день после родов Ольге разрешили вставать. Она подошла к окну и с высоты четвёртого этажа посмотрела вниз. Под окнами роддома, задрав голову вверх, стоял и смотрел на неё любимый муж Гришин. Он улыбался.
– Ну и что ты тут, Гришин, стоишь и улыбаешься? – спросила его Ольга беззвучно.
– А я всегда улыбаюсь, когда смотрю на солнце, – ответил ей Гришин так же беззвучно.
Но Ольга его услышала.
Лариса Гладких