Я отказываюсь растить подлую девочку!

Когда я училась в средней школе, «совет директоров» по популярности выбрал меня в качестве своей новой цели. Они создали онлайн-опрос и разослали его всем в нашей школе. У опроса был следующий заголовок «Кто уродливее, Лилли Холланд или Сара Ноги?»

Бедная Сара Джонсон, над которой постоянно издевались, потому что ей не разрешали брить ноги. Когда я рыдала на коленях моей мамы, она погладила меня по волосам и заверила, что девушки, которые создали этот опрос, были подлыми девочками, а подлые девчонки — не те люди, с которыми вы хотите дружить сейчас или когда-либо. Конечно, она оказалась права. Одна из девочек, в конце концов, стала мамой-подростком, а другая продолжала быть злой и подлой даже в колледже. Я уверена, что по сей день она все еще злая девушка.

Подлыми девчонками не рождаются, их такими воспитывают. Они уполномочены другими детьми и их родителями, часто непреднамеренно. Как учитель, я наблюдала, как это происходит в моем классе каждый год. Всегда была злая девочка. Девочка, которая подавляла других, чтобы чувствовать себя лучше, потому что ей не хватало уверенности и контроля в своей жизни. У нее была группа верных последователей, и она получала власть каждый раз, когда делала что-то недоброе. Каждый год появлялась другая версия одной и той же девушки. И каждый год старая поговорка подтверждалась: яблоко от яблони далеко не падает.

В девяти случаях из десяти у злой девочки была злая мама. Подлая мама замаскировала это лучше, чем ее дочь второго сорта, но это было все еще очевидно из ее взаимодействия с другими. Структура власти на самом деле не меняется от начальной школы, она просто усложняется.

Сегодня в нашей библиотеке я увидела, как именно злые девушки «сделаны». Моя дочь, которой 18 месяцев, была очарована двумя пятилетними, которые играли с LEGO. Две девочки и их матери были единственными людьми в библиотеке. Моя дочь медленно приближалась, пока не оказалась в пределах досягаемости девушек. Пока не в состоянии по-настоящему общаться, она дала свое собственное приветствие. Сияя, она потянулась, чтобы погладить одну из девушек по руке.

Девочка отодвинула руку моей дочери, позвала свою маму и громко жаловалась прямо передо мной: «Там ребенок, и мне это не нравится!» Если бы мой ребенок сказал это, я бы умерла. Эта мать закатила глаза и предложила дочери игнорировать «ребенка». Моего ребенка, чья мать сидела в десяти футах от этого динамичного дуэта.

Я дала маме преимущество сомнения. Может быть, она смутилась и не знала, как с этим справиться. Зная, как тяжело играть старшим детям с младшими, я взяла Пенни за руку и повела ее играть в другом месте. Маленькая девочка вернулась, неспровоцированная и сказала: «Ты не можешь играть, как мы», — ткнув пальцем в воздух, — «потому что ты ребенок».

Матери нигде не было, поэтому я сказал: «Знаешь, детка, ты была ровно того же возраста и размера не так давно». Она убежала.

Мы играем огромную роль в жизни наших детей. Мать, наверное, устала слышать жалобы дочери. Поскольку ей нравилось разговаривать с подругой, она сказала дочери игнорировать ребенка, который ее «беспокоил». Как насчет того, чтобы объяснить ей, что маленькие дети смотрят на больших детей? Или спросить ее, почему ребенок «беспокоит» ее, а затем попытаться найти решение?

Каждое решение, которое мы принимаем, посылает сообщение нашим детям. Эта маленькая девочка узнала, что можно вести себя недоброжелательно по отношению к другому ребенку только потому, что она моложе. Если бы Пенни подошла ко мне и пожаловалась на маленького ребенка, раздражающего ее, я бы объяснила ей, что в нашей семье мы дружелюбны со всеми, и что она должна быть особенно дружелюбна с младшими детьми, которые восхищаются ею.

Когда я сначала вошла в игровую зону, я сидела рядом с двумя мамами, потому что они были единственными взрослыми в библиотеке. Я думала, что это было странно, что ни одна из них не признала меня. Конечно, я не ожидала, что меня завлекут в частную беседу, но простой «привет» был бы неплохо. Этим мамам было неудобно говорить «привет» другой маме, точно так же, как одной из их дочерей было неудобно быть доброй с другим ребенком. Маме было неудобно воспользоваться простым обучающим моментом.

Я хотела бы думать, что это был отдельный инцидент. Благодаря многим взаимодействиям с детьми я знаю, что это не норма. Большинство детей видят, как дети бегают по библиотеке, замечают, какие они милые, и приглашают их к игре — по крайней мере, временно. Очевидно, что мы не можем — и не должны — отслеживать все, что говорят и делают наши дети. Тем не менее, казалось, что этот ребенок уже узнал, будь то из-за неудобств или блаженного невежества, что можно быть недобрым с кем-то еще.

Хотелось бы, чтобы у меня хватило смелости поговорить с матерью и попытаться выяснить, почему она так ответила. Вместо этого я пишу об этом сейчас. Надеюсь, кто-то может извлечь из этого уроки, независимо от того, какая ты мать в этой истории.