Мой сын — не моя собственность!

В холодном утреннем свете я взглянула на моего 15-летнего сына, когда он еще спал. Длинные ноги растянулись по кушетке, серые боксеры выглядывают из-за свободных джинсов, он провел ночь напролет, наблюдая за своей последней одержимостью кино — Рокки. Сверкающее солнце льется в гостиную и освещает его лицо, накладывая заклинание регрессии на его черты. На короткий момент он выглядит как маленький ребенок. Пухлые розовые губы, пушистые ресницы, маленький нос. Пока сушилка тикает и гудит посудомоечная машина, я наблюдаю, как его тело мягко поднимается и опускается с каждым вдохом, так же, как я делала это, когда он был новорожденным весом в шесть фунтов, а я нервная 28-летняя мама.

Сейчас я стала опытной и спокойной матерью благодаря испытаниям, скорбям и истерикам. Я больше не в окопах, борясь с выбросами подгузников, полуночными кормлениями и коликами, я превратилась в искушенного родителя.

Или так они говорят.

Правда в том, что я никогда не чувствовала себя более неумелой.

В некоторых отношениях это правда; пережив послеродовой блюз, ужасные двойки, юмор средней школы, а теперь и тоску подростка, я более склонна давать советы младшим мамам, используя выражения, такие как «Это только фаза» и «О, я скучаю по тем дням». В продуктовых магазинах, когда чрезмерно возбужденные малыши кричат о том, что их одетые в леггинсы матери покупают фруктовые закуски троллей, я солидарно киваю. Я была здесь. Я выжила. Я переживу и это.

Или так они говорят.

Этим я имею в виду душераздирающую, бессрочную стадию, в которую вступил мой сын. Нормальный, естественный процесс, когда ребенок полагается не столько на родителей, сколько на себя, в конечном итоге он становится самодостаточным, независимым взрослым, покидает ваш дом и тем самым разбивает сердце своей матери.

Я понимаю, что я драматична.

Я полностью осознаю, насколько это абсурдно. В конце концов, я отправлю его в колледж только через три года, а не на войну. Я часто думаю о том, как матери в прошлом имели дело со своими драгоценными сыновьями, которых отправляли на войну. Насколько сильными должны были быть эти женщины, занимаясь повседневными делами, складывая белье, готовя мясной рулет, слушая новости. Должно быть, они были сделаны из стали. И здесь я смехотворно оплакиваю свое положение, задыхаясь от комка в горле, когда мой сын выбрасывает такие слова, как, выселение, водительские права, уход в колледж.

Оглядываясь назад на свое детство, я не вспоминаю о каких-то катастрофических фанфарах моей матери, когда я уходила из дома. Конечно, она была немного взволнована за месяц до моего отъезда, но, конечно, не подавлена. Но опять же, как дочь, я никогда не уезжала. Даже после того, как я вышла замуж, мой тогдашний муж и я поселились в соседнем городе и почти каждое воскресенье обедали с моими родителями. Я до сих пор разговариваю с мамой почти каждый день, иногда проводя час по телефону обсуждают все: от проблем родителей до гелевого маникюра. Я уверена, что не буду делать это с моим сыном. Он избегает длинных чатов и не заботится об уходе за кутикулой.

В 43 мне все еще нужна моя мама. Я надеюсь, что мой сын будет чувствовать себя так же. Больше всего я боюсь, что он этого не сделает. Иногда я представляю его через двадцать лет, худощавого и высокого роста с тем же самым пуговичным носом, когда он просит свою жену выбрать для меня открытки ко Дню матери, обязательно позвонив в мой день рождения, затем спешно возвращаясь к своей собственной жизни, оставляя зияющая дыру в шахте. Я шучу с другими мамашами-мальчиков о том, что я стану Мари Бароне из фильма «Все любят Рэймонда». Потому что под всем этим она была не столько манипулятивной свекровью — она просто скучала по сыну.

Как опытная мать, я знаю важность самостоятельности и заботы о себе. Я наслаждаюсь друзьями, сочинениями и случайными Румчатами тихим вечером, пока мои сыновья находятся в доме их отца. Я жестоко осознаю, что не использую своих детей в качестве средства передвижения для собственного удовольствия — гордо плачу только одну ночь в тайне, когда младший решил, что «Мамочка» больше не подходит для меня, предпочитая одобренную средней школой. «Мам».

Тем не менее, я колеблюсь в этой концепции отпущения. Как бы я ни пыталась быть больше, чем просто мамой, я, честно говоря, не знаю, что я собираюсь делать с собой, когда больше не будет крошек Доритос, чтобы подметать, назначать встречи с педиатрами….

В больнице медсестры отдают вам этого ребенка. Мы воспитываем их так, словно от этого зависит наша жизнь. И мы делаем это. Теперь меня попросили отказаться от этого? Кому я могу передать свои жалобы?

Иногда я спрашиваю, будет ли у меня дочь, будет ли этот этап моей жизни менее эмоциональным? Девочка наверняка будет меньше отстраняться, не нужно так сильно отделяться от меня, чтобы развиться в sексуально здоровое, независимое существо.

Я еще больше обдумывал этот вопрос, когда мои родители, во время недавнего визита, остались в нашей крошечной квартире. С отсутствием мест для сна, моя мама и я закончили тем, что разделили мою кровать.

Это было мило. Лежа под моим одеялом, моя мама заставила меня почувствовать себя в безопасности, как и тогда, когда мне было пять лет, и я пробралась в ее постель после того, как мне приснился кошмар.

В ту ночь рядом с моей мамой я помню, как с болью в голове я думала, что этого никогда не случится с моими сыновьями. Взрослые мужчины не спят со своими матерями, если они не хотят быть гостями Джерри Спрингера. Эта физическая близость — сладкое, расслабленное маленькое тело, прижимающееся ко мне, когда я вдыхаю запах их волос, исчезло. Его заменили неловкие угловатые объятия, обычно по моей подсказке. Я смирилась с потерей, зная, что это хорошо, что мои дети больше не нуждаются во мне, чтобы заснуть. Но вы могли бы с таким же успехом сунуть мое сердце через бумагорезку.

Поэтому я наблюдаю за своим дремлющим 15-летним ребенком с тем же благоговением и благодарностью, что и за моим дремлющим новорожденным много лет назад.

Потому что, как опытная мать, это все, что я могу сделать.